9 июля в зеленом особняке на Волхонке непривычно много народу. В 12 дня кастелянша выдаёт бирку под номером 103.
"Какая утрата, он был первым", – запись в книге отзывов.
На первом этаже у портрета, запечатлевшего немолодого одутловатого человека на фоне берёз – синяя ваза с гвоздиками и журналисты с камерами.
Сегодня закончилась жизнь Ильи Глазунова, одного из самых известных художников современности. "Жизнь, полная парадоксов", – как отмечают сегодня арт-критики.
Он был очень популярен у именитых заказчиков, был любим и широкими массами и властью.
Портретом его работы восхитилась капризная Индира Ганди (до этого с презрением отвергнув портрет другого придворного живописца), ему позировал Папа Римский. Итальянские звёзды вставали в очередь за глазуновскими работами. А уж о романе с Джиной Лолобриджидой что только не говорилось.
Меж тем, в профессиональной художественной среде его не всегда воспринимали серьезно, – вспоминает арт-критик Елена Рюмина.
– В капустниках Союза Художников еще в советское время о нем разыгрывались сценки, в которых спорили две поклонницы: одна – «поклонница» художника Шилова, другая – Глазунова, и «поклонница» Глазунова говорила, что ее любимый художник рисует такие большие глаза, которые даже не вмещаются в глазную впадину. Это был намек и на узнаваемость стиля Глазунова, и на то, что он как художник не следовал элементарной анатомии человека, изображая людей…
Он был самым любимым народным живописцем. Было время, когда на выставки Глазунова вились очереди длиннее, чем на Серова, плотнее, чем в ГМИИ. Критически настроенные журналисты даже побаивались глазуновских кумиров и называли их "бандами". Такие зрители могли запросто вычислить в очереди критика и подвергнуть его обструкции.
– Помню его выставку в Манеже. Трехчасовая очередь и поразившая меня картина, царевич Дмитрий с перерезанным горлом, – вспоминает литературовед Игорь Волгин.
– Что бы там не говорили, он действительно был новатором, авангардистом, близким по духу шестидесятникам, – вспоминает поэт Надежда Кондакова. – В его времена воспевать монархию и все русское было просто немыслимо, а он – делал это.
Сегодня посетителей выставок царевичем Дмитрием не удивишь. Как свидетельствуют школьники, заглянувшие в галерею – их куда больше поразила картина, запечатлевшая фасад дома с нацарапанным словом из трёх букв.
Аккуратно причёсанный человек средних лет ставит в вазу огромный букет роз. Представляется почитателем творчества Глазунова, Михаилом Дорошевым.
– Он был великим русским художником. Его больше других знают за рубежом, – говорит Дорошев.
В последние годы жизни с ним больше говорили о политике. Все, как он не любил.
– Мне это осточертело. Я тем интересен, что я Русский художник. Был, есть и буду, – эти слова звучат в цокольном этаже галереи. Каждый день в три часа дня здесь показывают бесплатный фильм о Глазунове.
– Мы пришли сюда случайно, даже не зная, что он умер, – ошарашено говорит женщина в зале. – Поставили целью обойти все музеи. А сын мне сказал, не ходи к Шилову, про него в интернете плохо написали…
– А я чувствую также, как Глазунов, – добавляет коллега. – эту боль за Россию, этих бабок, которые в девяностые за гуманитарной помощью стояли. Но все в итоге будет хорошо, как на третьем этаже. Там все русское, светлое, хорошее..
Он прожил большую жизнь. "Грешную и сложную", как сам же и говорил.
Умирающая от голода в блокадном Ленинграде мать научила его не бояться смерти. "Мы все умрем, от неё не уйти, поэтому не бойся".
Оставшись один в холодной четырехкомнатной квартире, похожей на холодильник, где в каждой комнате лежало по мертвецу, он не боялся.
Смерть не пришла тогда. Из осаждённого города он был вывезен по «Дороге жизни». Жил в деревне Гребло под Новгородом. Там начался его путь "против течения, с опорой на одно лишь мастерство".
Свою "тройку" Глазунов получил за "Дороги войны", на которой было изображено отступление советской армии в 1941 г. Видимо, с тех самых пор мысль о собственной оппозиционности стала ключевой в его рассказах о себе.
– Вряд ли так оно и было. Он был обласкан властью, – говорит Елена Рюмина. – Писал по государственному заказу портреты деятелей, участвовал в многомиллионной реконструкции московского Кремля, а также получил под свое руководство Российскую Академию Живописи, ваяния и зодчества, и был удостоен многих почетных званий, начиная от звания Народного художника СССР и заканчивая званием полного кавалера ордена «За заслуги перед отечеством».
Как вспоминал сам, "восстание со дна" началось благодаря Хрущеву, которому понравились работы начинающего неизвестного художника.
– У него была прекрасная Мастерская на Арбате, – вспоминает поэт Надежда Кондакова. – Сегодня мастерскими никого не удивишь, но для шестидесятых это было потрясающе. Двери не закрывались, там постоянно толпился народ, среди которого были и английский посол, и голливудская звезда, и неизвестный никому поэт Борис Примеров…
Такая успешность вызывала неоднозначную реакцию со стороны братьев по цеху. Сегодня кто-то пишет в фейсбуке о том, как на одном из мероприятий художники не взяли из рук Глазунова "Мальборо", предпочитая курить "Беломор".
Настоящий скандал вспыхнул после публикации романа ректора Литинститута Сергея Есина "Имитатор", где за фигурой эффективного менеджера, обслуживающего свой не слишком большой талант многие увидели Глазунова. Поначалу и сам Есин хранил интригу, на раскрывая истинного прототипа своего героя. Сегодня писатель говорит, что роман был не о Глазунове.
– Это и правда было не про него, по крайней мере, манера письма у моего "Имитатора" была иная, в ней угадывался другой великий деятель изящных искусств. Конечно, это произошло потому, что Глазунов был очень популярен, – вспоминает Есин. – Я проводил эксперимент. Просил народ назвать художника – и мне говорили "Глазунов". Просил описать картину – вспоминали "Мистерию хх века".
Поначалу Глазунов обижался, но, прочитав книгу, сам сказал, "это не про меня". Но горечь в том, что это уже неважно. Писатель предсказал судьбу живописца. Через два года после выхода романа у художника погибла жена. И со временем книга прочно ассоциироваться с его именем.
На Западе его называли русским патриотом. И это действительно было так. Одна из его важных заслуг Глазунова – спасение русских икон.
– Вместе с Солоухиным они ездили по всей России, собирая то, что осталось у бабушек, – вспоминает Надежда Кондакова. – Многие скажут потом много нелестных слов, но фактически они спасали то, что ещё можно было спасти.
Глазунов стал и выразителем Русской идеи, участвуя в создании Русского Клуба, где под видом охраны русских памятников, вместе с товарищами продвигали русскую идею.
Плохо это, хорошо ли – как говорилось в начале – жизнь Глазунова полна противоречий.
Но есть и непротиворечивое.
– Для меня Глазунов – прежде всего – автор потрясающих иллюстраций к Достоевскому, – говорит писатель Игорь Волгин. – Великолепны его ранняя книжная графика, его разговор с Достоевским, его ощущение города и способность передать нарастающий гул пустоты. Непротиворечивы портреты. Не великих мира сего, а простых неизвестных людей. Блаженной поэтессы Ксении Некрасовой или русского поэта Бориса Примерова, так точно и трагически запечатленного художником в образе русского Икара.
Непротиворечивы деревенские работы, которые до сих пор арт-критики считают лучшим и самым ценным. Непротиворечивом то, что Глазунов-художник останется значимым художником. Куда более значимым, чем Глазунов-менеджер и Глазунов-политик.
– Правда в том, что Глазунов остался лучшим художником, из тех, кого в России знали все, – говорит владелец интернет-аукциона ArtInvestment Константин Бабулин. – Сильнее Шилова, Церетели, Сафонова. И не вызывает сомнения, что работы его со временем будут только дорожать. Особенно ранние работы, написанные в шестидесятые годы.
Непротиворечиво и то, что таких работ немного. По словам художника, печаль его жизни состояла и в том, что огромное количество ранних полотен было сожжено, когда его, молодого художника, фактически выгнали из Ленинграда с тройкой за диплом.
Картины, хранившиеся в гараже тестя, сожгли соседи.
И эта трагедия тоже важна и непротиворечива.