Кокорин и Мамаев, Абызов, Магомедовы и Арашуков – в России за решетку отправляются миллиардеры, министры и даже звезды спорта. Каким путем идет наше правосудие, когда перестанут кошмарить бизнес и кому идет на пользу "диета подсудимого" рассказала адвокат, представляющий в суде интересы Дениса Пака, доцент кафедры уголовного права юрфака СПбГУ, управляющий партнер юридической компании «CLC» Наталья Шатихина.
– Наталья Сергеевна, широкая общественность недоумевает – зачем держат в СИЗО Мамаева и Кокорина, почему их нельзя отпустить под домашний арест или подписку о невыезде?
– Это традиционная история – мера пресечения избирается на все время судебного процесса на все время решения. Нормальная практика, никто не возьмет на себя ответственность ее менять. В этом случае мне совершенно непонятно, почему люди идут вне особого порядка, когда больше 80 % дел идет в России особым порядком. В случае согласия обвиняемых с предъявленным обвинением дело рассматривается в одно заседание. Где-нибудь уже в феврале был бы приговор в ту или иную сторону. Наверное, это какая-то стратегия, но я ее не понимаю. Следствие прошло удивительно быстро – меньше, чем три месяца, но в ходе расследования защита подала около трехсот обращений и жалоб на все подряд. А по каждому из этих документов нужен мотивированный ответ следователя. Объем фактического материала и так был колоссальный. Это же все в публичных местах происходило, необходимо всех установить, опросить, допросить, много экспертиз.
– Какая судебная перспектива у дела Мамаева-Кокорина?
– Обычно следствие и суд в общем порядке занимают несколько месяцев. Если они в пару месяцев уложатся, значит, просто ударными темпами суд отработает. Плюс срок на обжалование, кто-то же подаст на обжалование, потом апелляция – тоже длинный срок. Шесть месяцев – это оптимистичный прогноз.
– Даже до президента дошли жалобы на то, что вот человека посадили в СИЗО и за полгода даже ни разу не вызвали на допрос. Это нормально?
– Это никак не связанные друг с другом вещи. Существует методика расследования определенных преступлений, особенно по делам, связанных с хищениями, с беловоротничковыми делами, там, где много документов. Человека при задержании допрашивают, а дальше в рамках данных им показаний собираются документы, опрашиваются другие лица. И люди и по шесть, и по восемь месяцев сидят и в следственных действиях не участвуют. Но они изолируются не для участия в них, а по каким-то другим причинам. Следственные действия с участием обвиняемого в большом количестве требуются по преступлениями против личности – опознания, свидетельские показания, а по преступлениями экономическим только работа с документами идет. Это отдельная методика расследования, которой учат следователей.
– Какой смысл сажать в СИЗО топ-персонажей уголовных дел – Магомедовых, Абызова, губернаторов, замминистров?
– Сначала был термин "белые воротнички" – и "беловоротничковая преступность" устоявшийся термин, туда попадают коррупционные составы, экономические. А потом появился термин "бриллиантовые воротнички", когда речь идет о топ-менеджерах компаний, министрах, каких-то знаковых фигурах. И здесь ситуация сложная. С одной стороны, вроде бы и меру пресечения в виде содержания под стражей нет никакой необходимости к ним применять, а с другой – у них огромный ресурс и чтобы скрыться от следствия, и чтобы воздействовать на суд, следствие и свидетелей. Следствие оказывается в двояком положении.
Что касается их действий – это очень длительное расследование. По экономическим составам наказания суровые – это десять лет лишения свободы, сроки давности большие. Практика показывает, что в них оказывается вовлечено очень много лиц, иногда это полностью элиты того или иного региона. Даже следователей стараются направлять на расследование таких дел из центрального аппарата или других регионов. Потому что у этих людей колоссальные возможности в своем регионе.
– Удастся ли добиться, чтобы бизнесменов и обвиняемых по экономическим преступлениям перестали сажать за решетку до суда? Все говорят, что это уничтожает бизнес, что это опробованный прием силовиков отжать себе лакомый ресурс.
– Я против того, чтобы относиться к этому вопросу по сословному признаку, делить на бизнесменов и всех остальных. Я за то, чтобы в принципе минимизировать такую меру, как содержание под стражей. Надо понимать, что очень редко бывает так, чтобы правоохранительные органы набросились и разорвали бизнес для себя. Обычно это либо спор бизнесменов, которые пытаются решить его таким образом, либо человек находится под ударом общества. Например, история с "Зимней вишней". Что было бы, если бы еще до трагедии, все эти нарушения нашли и опечатали здание? Мы бы получили широчайшую кампанию о том, что власти давят на бизнес, мешают работать.
– Мы видим, что уголовные дела возбуждаются по преступлениям, которые были совершены пять-шесть лет назад. Почему все это время никого эти правонарушения не волновали и как бизнесу жить в таком режиме ожидания?
– Пятилетний цикл образуется естественным путем. Как правило, в основе всех этих обвинений лежат неисполнение обязательства по каким-то крупным контрактам с участием государственных средств. Государственные деньги похищаются и куда-то выводятся.
– Но почему все это постфактум? Почему не сразу?
– Расторгнуть действующий контракт, даже когда очевидно, что что-то идет не так, очень сложно. Например, случай с Эрмитажем, где обвиняется замминистра Пирумов – это практически единственный случай, когда текущий контракт был расторгнут и достаточно удачно. А вообще цикл образуется так: завершается контракт, вопросы возникают при сдаче работ – видно, что они не были выполнены или выполнены не полностью, в следующий год идут ревизии – Счетная палата проверяет, налоговые органы проверяют отчетный период. Становится понятно, что что-то не так. Результаты поступают в Федеральную службу безопасности, и надо отработать огромный массив информации, запросить множество организаций, найти следы этих денег. У нас следствие ограничено по срокам – на все 18 месяцев. Экспертизы занимают несколько месяцев, а иногда и до года. А очереди на них идут по три-четыре года. Схемы-то используются достаточно изощренные, надо все оценить, а для этого нужны навыки бухгалтерские, аудиторские. То есть в лучшем случае дело удастся возбудить еще через два-три года. Поэтому где-то через четыре года начинаются уголовные дела по периферии, и люди даже не понимают, что эти дела связаны.
– То есть просто их время пришло?
– Сейчас мы подошли к циклу, когда расследуется деятельность с 2012 по 2016 год – самый пик крупных строек у нас. От олимпийского строительства до строек по линии министерства культуры, энергетические контракты. Да и схемы, которые использовали долгое время, были крайне сомнительны на входе.
– Как крал газ сенатор Арашуков, тоже не было заметно никому много лет?
– У нас страна построена по территориальному и национальному делению. И в тех регионах, где сильно влияние клановых, локальных элит возникают ситуации, когда это переходит границы. Хищения на нефтепроводах и газопроводах, в энергетике очень сложно выявлять. Когда люди удивляются, как это могли не замечать – легко могли. Там есть особенности технологического процесса, позволяющие существенные изъятия проводить. Это только кажется, что учет идет "померил здесь – померил там". Но звучат и серьезные обвинения в преступлениях против личности вплоть до заказных убийств. И все это переходит из экономики в совсем нехорошую плоскость. И здесь очень похоже на преступное сообщество.
– Как вообще высокопоставленные фигуранты переживают свои аресты?
– Очень по-разному. Кто-то плохо, кто-то быстро адаптируется. Конечно, содержание под стражей никому на пользу не идет, но почти все начинают много читать. Хотя как ни странно, именно с книгами больше всего проблем – их передать можно только через библиотеку, а поскольку там большой объем текста, то досмотреть их быстро не получается.
На самом деле, наверное, в провинции с этим остаются проблемы, но в Москве и Санкт-Петербурге СИЗО сделали большой рывок вперед по условиям содержания. Одно время возмущались, что заключенные со средствами делали ремонт своих камер, но потом решили, что в этом ничего плохого. Камеру же он с собой не заберет в конце концов.
Иногда отмечаешь, что человек, отправленный под домашний арест, он стал даже выглядеть здоровее. Раньше, когда он занимался бизнесом, был постоянно под стрессом, алкоголь употреблял, а сейчас есть у него четырехчасовая прогулка – он ее всю выгуливает для разнообразия досуга, некоторые даже худеют.