Я нахожусь в крайней степени удивления. Следственный комитет по Новому Уренгою прислал в «Комсомолку» запрос, в котором меня, Скойбеда У. Б., обвиняют в уголовном преступлении: нарушении неприкосновенности частной жизни.
Делают это сотрудники гимназии Нового Уренгоя, ученик которой Коля Десятниченко опозорил страну в Бундестаге, извинившись перед фашистскими солдатами, а старший следователь СК Руслан Мударов, капитан юстиции, вместо того, чтобы призвать потрясающих педагогов к совести, на голубом глазу просит «заверенную копию удостоверения, приказа о приеме на работу, должностную инструкцию и производственную характеристику»… на меня.
А не на тех, кто извинялся перед фашистами.
КАК Я ЗАЩИТИЛА «БАНДЕРОВКУ» ЭЛЛУ ЯВОРСКУЮ
К конкретике: в истории всенародного осуждения Коли был, выражаясь по-модному, кейс Эллы Яворской. Он состоял в том, что Колину учительницу истории, родом из Луганска, в сети объявили «бандеровкой» на основании… постов френдов сына Эллы Анатольевны.
То есть буквально: у сына на страничке ничего про Бандеру, у самой учительницы, гражданки России, тем более – но какой-то левый друг постит фотки с желто-голубым прапором и надписью «Не забудем-не простим Авдеевку», – и вся компания скопом отправляется общественным мнением в укрофашисты со всеми вытекающими последствиями. Бедную Яворскую затравили так, что она рыдала трое суток и удалила аккаунт в соцсети.
Я не могла пройти мимо такой лжи и клеветы.
Написала всем друзьям Эллы Анатольевны в Луганск, и узнала: учительницу Яворскую и ее супруга, Олега Остаповича, любят, помнят и передают им тысячу нежнейших слов. Сын Эллы Анатольевны и Олега Остаповича, у которого неблагонадежный френд, да, служил в ВСУ, но задолго до майдана, срочную службу, в Крыму!
Я распечатала письма луганчан и пошла в гимназию, потому что дальше началось невообразимое: все мои мессенджеры тренькали, мои контакты передавались в Луганске по цепи, и новые и новые однокашники Яворских просили, умоляли и требовали: «Пожалуйста, передайте наши слова поддержки…».
Я передала их устно, зачитав Яворским в кабинете директора Кашниковой Екатерины Николаевны (Олег Остапович не выдержал и прослезился), и письменно: отправив на электронный адрес, который мне назвали.
Я чувствовала, что я молодец: защитила невинных людей, помогла множеству других людей установить потерянную связь, стала мостиком помощи, правды и добра, черт побери, высокую миссию журналиста: восстановила истину и призвала милость!
Я просто лучилась от гордости: да, мы не желтая пресса, пишем не только про жареное и ради рейтинга, но иногда идем ПРОТИВ общественного мнения, ради истины!
ЗА ЭТО МЕНЯ ОБВИНИЛИ В ВОРОВСТВЕ СВЕДЕНИЙ
И вот теперь я читаю, как это увидели те, кого я защитила:
«в один из дней ноября 2017 года для получения интервью в МБОУ «Гимназия» г. Новый Уренгой прибыла корреспондент «Комсомольской правды» Скойбеда Ульяна. Указанный корреспондент в кабинете директора гимназии Кашниковой Е. Н. без согласия последней сфотографировала объяснение заместителя директора – учителя истории Яворской Э. А., содержащие сведения о ее частной жизни. Впоследствии фотография указанного объяснения была опубликована в статье без согласия Яворской Э. А.».
А это, между прочим, статья 137 УК, до двух лет.
Особенно стыдно вспоминать, как я сидела в кабинете этой Е. Кашниковой, когда та выходила искать для меня учителей – руки на парте, потому что была уверена: здесь КОНЕЧНО есть камера видеонаблюдения. Я нос-то почесать боялась, не то, чтобы встать и УКРАСТЬ документ: фотографировать что-то на чужом столе.
Неловко за чиновников, считающих, что у корреспондента федерального СМИ нет других возможностей получить бумагу, подшитую в материал проверки.
Отчаянно обидно за Яворскую, решившую оторваться за травлю на единственном корреспонденте, попытавшемся остановить несправедливые обвинения.
Кстати уж, Элла Анатольевна, в том документе, полученном мной отнюдь не в гимназии, не было ничего, что уже не рассказали мне к моменту интервью ваши френды из Луганска.
Люди с такой любовью говорили о вас, и, кажется, не подозревали, что вы можете отплатить злом на добро.
Ребята-луганчане, у меня просто нет слов…
ПРИГОВОР ЖУРНАЛИСТСКОМУ СООБЩЕСТВУ
Реально смотря на вещи, я понимаю: могут и посадить. Даром, что публикация документа успокоила беснующихся психбольных русских националистов-экстремистов и имела значение для формирования общественного мнения в нужном государству ключе.
Даром, что законом о СМИ мне предоставлено право собирать информацию в том числе и о личной жизни людей. Это, собственно, суть моей профессии.
Я хочу сказать о другом.
В прошлый раз сотрудники следственного комитета пришли ко мне после моей статьи об АУЕ (о том, как воры в законе влияют на подростков, призывая их придерживаться девиза Арестантский Уклад Един) осенью 2017-го, и собирались наказать вовсе не воров, а вашего обалдевшего корреспондента (люди, говорившие с «Комсомолкой», после публикации отказались от своих слов, и мне пришлось обрадовать следователей, что интервью велись под запись и даже транслировались по радио «КП»).
Теперь снова здорово: разрабатывают не Колю и его высокоумных педагогов, а журналиста, честно рассказавшего о постыдном инциденте.
Нет-нет, я понимаю: есть заявление – должна быть проверка. Возможно, следователь Мударов сам понимает абсурдность ситуации: он теряет время, которое мог потратить на раскрытие настоящих преступлений.
Как до этого тратили время сотрудники забайкальского и подмосковного СК (меня опрашивали по месту жительства, а потерпевшие по делу об убийстве стояли в очереди и нервничали).
Что происходит, если следственные органы превратился в орган разбора кляуз на журналистов? Даже не могу вспомнить, когда мне в последний раз давали информацию по уголовным делам (по запросам). По АУЕ – я точно просила. И мне – точно не ответили. Это раз.
И два: давайте уже говорить о положении прессы. Накипело.
Обкорнанная запретами на публикацию уже любых сведений о несовершеннолетних, на название способов самоубийств и пр., замордованная судебными исками за публикацию сведений о «частной жизни», то есть, собственности чиновников (а разве это не общественно-важная информация, которая касается нас всех?!), зацензурированная – пресса, фактически, выключена из реального потока информации.
В последней командировке в Кемерово я наблюдала, как правоохранительные органы сливали эксклюзив напрямую в мессенджеры и блоги-родственников-потерпевших, минуя журналистов, ползавших перед этими правоохранителями на коленях.
СМИ, четвертая власть, стали декорацией.
Вроде бы мы есть. Но выполнять свою функцию Общественного контролера, Организатора Общественного мнения, Рупора Гласности и Защитника Обездоленных уже не можем. Или можем редко, партизанскими методами.
При этом нас не выбили, нас заменили. Соцсети.
Лишив нас всего по закону, нам вырастили неприкасаемого конкурента. Любой может публиковать любую информацию, не проверяя ее и не неся никакой ответственности.
«А журналисты – это слуги», – недавно сказал один прямой, как угол дома, человек (спасибо ему за откровенность).
Вопрос, чьи слуги.
Мы хотели быть слугами государства. Родины. Истины. Общества.
Если меня осудят, это будет очередной сигнал-пинок журналистскому сообществу: правду писать не надо.
Опасно и незачем.