«А помните, как мы ходили на ОГА с одними травматическими пистолетами?» – ностальгически улыбался на одном из закрытых торжеств Александр Захарченко, вспоминая первые дни донбасского восстания.
Тогда еще не было ни добровольцев, ни ополченцев, ни понимания грядущей войны. Было желание во что бы то ни стало не допустить того, чтобы власть в родном городе взяли националисты. Александр Захарченко варился в этом с первых дней, создавая из полуспортивной-полуполитической структуры «Оплот» военизированное формирование, которое позже давало отпор наступающим украинским войскам на самых жарких направлениях. Даже встав во главе республики, он не смирился с кабинетным статусом.
С автоматом наперевес встречал его и под Иловайском, и в донецком аэропорту, и в Углегорске, и в Дебальцево, где он получил тяжелейшее ранение. Однако, чуть встав на ноги, он первым делом ехал на передовую.
– Что я буду за руководитель, если оторвусь от земли, от своих ребят? – объяснял он мне свои опасные вылазки, часто заканчивавшиеся серьезными обстрелами. – Я должен понимать, что происходит в окопах не по докладам. Должен понимать, чего не хватает нашим солдатам, чем им можно помочь.
За трогательную заботу о своих бойцах, Захарченко в республике называли Батей. Он не был шаблонным руководителем, отсутствие управленческого опыта скорее шло ему в плюс. В мирное время его решения и указы вызывали бы оторопь. Взять, к примеру, «марш позора» на 9 мая 2014 года, когда по центральной площади Донецка прогнали несколько десятков пленных украинских солдат, за которыми ехали поливальные машины. Как в июле 44-го – за фашистами. Но в условиях войны и круглосуточных обстрелов это с одной стороны поднимало боевой дух ополчения, с другой показывало мирному населению, что у него есть настоящие защитники. Которые могут воевать и побеждать.
После взятия Донецкого аэропорта он построил всех пленных киборгов и лично устроил для них «экскурсию» по районам, которые украинские вояки обстреливали особенно жестоко. Для многих из них это было откровением. Вместе с пленными по разрушенным кварталам ходили и матери тех, кто эти кварталы обстреливал. Они приезжали к Захарченко лично с одной просьбой – отпустить их сыновей домой. И Захарченко, взяв с них слова больше не приходить в Донбасс с оружием, отпускал…
Обидная смерть. Подлая. Как любой боевой руководитель он прекрасно осознавал, что находится в зоне риска. И не боялся погибнуть. Но не так. Противник, который ничего не смог противопоставить на поле боя, выбрал другую тактику. В очередной раз Киев продемонстрировал акт государственного терроризма, устроив диверсию средь бела дня в центре мирного города. Украина снова показывает свою абсолютную недоговороспособность, ставя под сомнение курс Минских соглашений. Захарченко они, к слову, никогда не нравились, но он воспринимал их как неизбежную данность, с которой надо смириться. По крайней мере, на время.
На похоронах Моторолы Александр Захарченко пообещал, что когда ополченцы освободят Славянск, на высоте Карачун будет установлен памятник легендарному командиру «Спарты». После гибели Захарченко ничего не поменялось. Над могилой Арсена Павлова ту же клятву дали все его бойцы. Только теперь рядом с монументом Моторолы должен наверняка появится и памятник Бате.