От людей ничего не скроешь. В маленькой Кондопоге, где 30 тысяч жителей только по бумагам, а по факту – и того меньше, о том, кто поджег – знает каждая собака.
Собак здесь, кстати, много.
– Вот эта очень злая, вчера женщину одну покусала. Но у нее и мамка злая была. Хочешь покажу? – таксист подводит меня к куче полуистлевших костей за магазином и пинает ногой. – Вот ее мамка. Пять лет назад сдохла. Как вцепится в штанину, как повиснет на ней и едет за тобой на заднице. Та еще сука.
Дорога от Кондопоги до Кондопоги (города и села, где стоит церковь) – десять километров. Автобусы ходят «черте как», таксисты стараются заказов в Кондопогу избегать. «Видишь, на ней черти горох молотили. Себе дороже выйдет», – объясняет водитель. По дороге к Успенской церкви он завозит меня в местную достопримечательность – собачий приют в лесу, где воют, тявкают и скулят животные.
– Сюда у нас чаще ездили, чем в церковь. Животных-то кормить надо. Вот местные ездили и кормили.
Территория церкви, деревянная оградка, кусты – огорожены лентой с надписью «Проход на территорию Успенской церкви закрыт». Изумрудный газон изуродован параллельными шрамами – следами от колес. Они тянутся вглубь. Туда, где между деревьев виднеется кусок сложенной из бревен стены с человеческий рост. Все, что осталось от памятника деревянного зодчества.
– Двадцать минут горело всего. Этот козел бензином облил, – говорит словоохотливый охранник. Поначалу он не разрешил нам подойти ближе к пепелищу. «Вы уж извините, сказали, чтоб никого не было. Пропустить не могу». Помолчал немного, и, глядя как мы, развернувшись, перешагивали через ленты ограждения, крикнул уже в спину. «Нашли ведь, козла-то этого».
– Мальчишка? – переспрашиваю услышанные в городе новости.
– Ага, мальчишка. Пятнадцать лет. Взял пять литров бензина, прошел по озеру с той стороны. Вспыхнула как свечка. Представьте, сухое дерево.
На вопрос, где была пожарная, только хмыкнул:
– Без воды приехала пожарная. Как приехали, спросили, где тут вода. Здесь и набирали, пока она горела. Одна такая на всю Россию была. Все, нет больше такой.
Днем по приезде в город я уже смотрела ролики по местным каналам. То, что пожарная машина приехала без воды рассказал и сам глава МЧС Карелии Сергей Шугаев. Драгоценное время пожарные тратили не на борьбу с огнем, а на прорубание просеки к воде, чтобы качать воду из Онежского озера.
– Я же там был, когда пожар начался. Там горело-то чуть. Потушить можно было. Я туда-сюда, а там ни огнетушителя, ни песка. Эх, етить, все как всегда у нас, -горько заключает сторож.
Многоквартирный дом неподалеку от спаленной церкви утопает в зелени. Цветы, теплицы. Молодая женщина в одной из теплиц предлагает угоститься огурцами. Их в этом году урожай, "третье ведро уже собираю".
– Вы видели, как сгорела церковь?
– Да, горе так горе, – отвечает женщина. – Сама не видела, на работе была. Пятнадцатилетний мальчишка поджег. К бабушке на лето приезжал.
– А зачем?
– Кто его знает. Брату утром сказал: я эту церковь подожгу. Брат не поверил, посмеялся. А он взял и поджег… Знаете что, вы лучше у бабушки моей спросите. Она все знает.
Баба Иня
Бабушки в Карелии похожи белочек. Маленькие, круглые, упрямые и очень общительные. Они смешно цокают, хотя в том, что они говорят – вообще ничего смешного.
– Я в окно-то посмотрела. А там пламя как свеца. Церков-то горит! Церков-то горит. А больше я ницого не видела, – цокает баба Иня.
По признанию бабушки Ини, и саму церковь, что в двух шагах от дома, она, в принципе, тоже никогда не видела, внутри не была. «А, доцька, когда мне смотреть-то. Когда молодые были – работали целыми днями. Стары стали – ноги не ходят. Сейцас думаю – сходила бы. Даже на больных ногах сходила бы. Да все уже".
Бабе Ине за восемьдесят. Всю жизнь проработала сучкорубом. Стояла по колено в снегу и махала топором. Домой шла – в снегу не только по колено, но и по локоть. Возвращались по заметённой снегом железной дороге и, засунув руки в снег, нащупывали рельсы, чтобы не заблудиться.
– Ницого, знацит, так надо было.
У нее опухшие, "как кирзовые сапоги" ноги, потому Иня сидит дома. Но руки – ничего, в норме. Ими она ещё можно скать и скать – разминать скалкой тесто на карельские пирожки-калитки.
На вопрос, почему такое произошло, баба Иня отвечает однозначно: люди злые стали.
– Кто работает, тот тело теряет. Кто не работает, тот душу теряет, – объясняет баба Иня. – А ты как думаешь, доцка, поцему церков-то эта даже в последнюю войну выстояла, а сейцас – взяла и сгорела?
Вторую Мировую войну она называет «последней войной», потому что в ее жизни была еще первая, финская. Она помнит, как карелы на озере строили домики из ковров и они, маленькие дети, прятались в ковровых домиках во время авианалетов. Во время войны финны хотели забрать Иню к себе. К матери пришёл солдат, сказал, отдай девочку, у тебя пятеро детей, не прокормишь. А дальше только хуже будет.
И мать задумалась. И думала долго, кажется, дольше, чем жила Иня и до, и после. Это ее молчание было страшнее авианалетов.
– Так вы карелка, баба Иня?
– Последняя, наверное. Как та церковь, – вздыхает Иня.
Эпилог
Я собираюсь уходить и благодарю Иню. И тут выясняется, что главную новость бабушка припасла на финал.
– Сатанистом парень-то был. В цорное одевался. А когда взяли его милиционеры-то, он смеялся.
– А вы-то откуда знаете?
– Да как не знать, с бабушкой его вместе столько лет проработали.
СПРАВКА КП
Церковь Успения Богородицы в Кондопоге датируется 1774 годом. Она была построена в память о погибших участниках Кижского восстания 1769-1771 г., в котором принимали участие и крестьяне Кондопожской волости. Храм стоял на берегу Онежского озера, на мысу, вдающемся в Чупа-губу.
Церковь являлась филиалом Кондопожского городского краеведческого музея. Во время православных праздников в церкви проводились службы, в основном в летнее время. Венчающий храм шатер опирался на два восьмерика с повалом, поставленные на четверик, с прямоугольным алтарным прирубом и двумя висячими крыльцами. Высота церкви — 42 метра. Высота шатра и сруба башни, двух восьмериков и четверика, а также высота четверика и его ширина находятся в отношении примерно 1:2. Храм удивительным образом избежал массовых переделок деревянных церквей в конце XIX– начале XX вв.
В Успенской церкви сохранялся иконостас в стиле барокко и иконописный потолок-небо. В центральном медальоне неба — был образ «Христос Великий Архиерей». Вокруг фигуры Христа на рамке центрального кольца и на 16 гранях — херувимы с серафимами и ангелы в дьяконском облачении с литургическими атрибутами в руках, движущиеся по кругу с запада на восток.
В 1829—1831 годах, рядом с Успенской церковью на средства прихожан была построена деревянная колокольня, а в 1857 году — зимняя церковь во имя Рождества Богородицы. Колокольня была разобрана в 1930 году, а зимний храм — в 1960-е годы.
В августе 1926 года церковь Успения в Кондопоге осматривала Онежская экспедиция под руководством И.Э. Грабаря, в которой участвовали архитектор П.Д. Барановский, реставратор Г.О. Чириков, Н.Н. Померанцев и фотограф А.В. Лядов.
Летом 1960 года решением Совета Министров РСФСР церковь была поставлена на государственную охрану как памятник истории и культуры республиканского (ныне федерального) значения.