Найти человека, на которого никоим образом не повлияли талантливые и великие жители города на Неве, практически невозможно. Нужно быть самобытным уральским писателем или сибирским шаманом, чтобы он смог избежать европейского влияния. Поэтому мы продолжаем беседы о пяти выдающихся петербуржцах. Новым гостем рубрики НЕВСКИХ НОВОСТЕЙ стал известный психоаналитик Дмитрий Ольшанский.
Почему люди выбирают Петербург? Потому что это город-эпос, город-метафизика, люди переезжают сюда не для того, чтобы жить, а для того, чтобы на Васильевский остров прийти умирать.
Пятнадцать лет назад я сам переехал именно в тот город, легенду о котором создавали Гоголь, Достоевского, Андрей Белый и Иосиф Бродский. Чтобы гулять в том самом петроградском дыму меж двух жизней, жить в глухой провинции у моря, раз уж выпало в империи родиться, и, конечно же, не выходить из комнаты. Неслучайное совпадение, что первое время я тоже жил в коммуналке, где занимал одну комнату и присматривал за бабушкой в соседней – моё пребывание в этом пространстве началось с полутора комнат. Правда, на Конюшенной, а не на Литейном. Но этот был тот самый Ленинград, который я сразу узнал, потому что всегда был знаком с ним по книгам и воспоминаниям, которых не было. Удивительное ощущение, когда ты о чём-то читаешь, но ещё не видел, а потом воочию встречаешь эту улыбку Ленинграда точно тень грача.
Последний поэт, который создал этот миф, и сам является символом этого города: ИОСИФ АЛЕКСАНДРОВИЧ БРОДСКИЙ.
Самым важным и самым ближайшим к нам событием в истории Ленинграда по-прежнему остаётся блокада 1941-44. То событие, которое делит историю города на две части, и создаёт совершенно новый эпос этого места. Если до 1941 Ленинград был городом трёх революций и ассоциировался с октябрьским переворотом, то сегодня это, прежде всего, Город – герой Ленинград, переживший самую страшную страницу в своей истории. Мы знаем, что во время блокады здесь погибло от 600 тысяч до 1.5 миллионов человек, но так же это город, где выжило и победило 540 тысяч человек, именно благодаря силе духа. С тех пор миф Ленинграда – это, прежде всего, эпос о стальных людях, таких как Шостакович, Ольга Берггольц, Карл Элиасберг. Символом этого сопротивления, стойкости и единства духа стала Симфония № 7 ДМИТРИЯ ДМИТРИЕВИЧА ШОСТАКОВИЧА.
Из всех искусств именно музыка лучше всего создаёт дух нации и точку сборки времени и пространства. Именно в то время и в том городе под звуки до-мажорной симфонии рождался дух советской нации, нации героев.
Самым интересным и сложным для меня было играть Шостаковича в кино, в фильме «Ленинград. Номер 7», который вышел к 110-летию композитора. Перед съёмками я круглые сутки несколько недель слушал его музыку, даже когда ложился спать, немного убавлял звук, но музыка не прекращалась ни на мгновение, хотел, чтобы она проросла в моё бессознательное, чтобы я начал дышать его ритмами и мыслить его формами. Интересно почувствовать то же, что и он, ведь в его голове музыка не останавливалась никогда в течение 68 лет.
Его имя знают все, а чем он прославился, понимают единицы. Человек-легенда, имя которого входит в список ста гениев человечества, самый известный ныне живущий математик, и одновременно человек-анекдот, известный общественности как бородатый фрик в шапке-петушке. Про его жизнь почти ничего не известно, потому что он вообще ни с кем не разговаривает. Но зато как он слушает…
Виделись мы с ним лишь однажды в Большом зале филармонии, случайно оказавшись на соседних креслах. Играли Рахманинова. Тогда я подумал, что о человеке лучше всего говорит то, как он слушает музыку. Если вы захотите узнать человека, дайте ему послушать Рахманинова, или Вагнера, или Булеза. И вы увидите, как он переживает сопричастность великому. Духу нации. Бесконечности. Единству времени, пространства и Бога. Три сферы. Без края. Альфа и омега, точка и бесконечность, человек и Абсолют. Трёхмерное единообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере. Гипотеза Пуанкаре. Доказано. ГРИГОРИЙ ЯКОВЛЕВИЧ ПЕРЕЛЬМАН.
Однажды гуляю по Витебскому вокзалу (одно из любимых мест в Петербурге, да и вообще вокзал – это самое комфортное место, чтобы думать, нужно только вовремя встретить прибывающую музу). Таджики что-то грузят, какие-то рыбаки (в Белоруссию за таранкой гоняли?), полицейские снуют, падают палки какие-то, шумно, гомонно, слышатся звуки рояля из зала ожидания. Иду на музыку, как вокзальная крыска на дудочку. За роялем сидит какая-то бабуля в вязаном свитере и берете и небрежно тыкает по клавишам, закинув голову назад. Но получается божественно. Как у Айги «Моцарт соломинка циркуль божественный лезвие ветер бумага».
Приглядываюсь – Ба! Да ведь это не Ба!бушка, а дедушка. Да и не дедушка никакой, а ОЛЕГ НИКОЛАЕВИЧ КАРАВАЙЧУК. Бог ты мой! Просто сидит на вокзале и играет, не обращая внимания на приезжающих, уезжающих, транзитников, бомжей и полицейских. Идеальная аудитория, поскольку ни один из них не знает, кто сидит за роялем, поэтому относится непредвзято. Жизнь идёт своим чередом, таджики грузят, рыбаки ловят, полицейские зыркают. А Каравайчук просто транслирует ту музыку, которую вдыхает в него Всевышний. Ветер пальцев. Бумага морщинистой кожи. Лезвие звучания. Кассация. Кончики пальцев по поверхности клавиш и до донышка души. Кисть Адама вот-вот коснётся Создателя. Витебский оракул между людьми и Богом, не более того. Берёт совсем не вагнеровский. А люди самые что ни на есть человечные. Тюки, ящики, удочки, снасти. Вы закидывал сети в море и ловил рыбу? Идите же за мною, я сделаю вас ловцами человеков. Симон. Пётр. Андрей. Джамшут. Камол. Олег. Димитрий.
Вокзал всё-таки божественное место. Поверьте мне, второй раз Он приедет не на осле, а на поезде. Идём встречать?
Однажды выяснилось, что у меня и АЛЕКСАНДРА НИКОЛАЕВИЧА СОКУРОВА общий продюсер. Предложил познакомиться. На этот раз пошли гулять не на вокзал, а в парк на Крестовском острове. Лето, велосипедисты, птицы поют. Говорили мало, но концентрировано.
– А с птицами, например, можно заниматься психоанализом? – спрашивает он меня.
– Птицам только проповедовать можно, как Франциск Ассизский, – шучу я, – а вообще, если существо не видит сновидений, нечего с ним в анализе делать.
– Вот я, например, в жизни ни одного сновидения не видел, – парирует Александр Николаевич.
– А зачем? Вы их создаёте.
Вот уж к Сокурову выражение «фабрика грёз» подходит меньше всего, это анти-голливуд. Но больше всего подходит фройдовское «пуповина сновидений», потому как более субъективного, вкрадчивого и вглядывающегося режиссёра я не встречал. Все они что-то показывают, а Сокуров рассматривает, внимательно и немногословно, отрезая лишнее и вычерчивая безупречную графику образов, подобно тому, как безошибочно наши сновидения повествуют о тайнах наших желаний. Зачем смотреть сны, если есть Сокуров?
Беседовала: Надежда Дроздова