«Самые лучшие вещи – всегда без повода, вещи как бы случайные»

В концертном зале Музея современного искусства «Эрарта» состоялся, как оказалось, первый творческий вечер Сергея Соловьева. Автор знаменитой трилогии «Асса» – «Чёрная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» – «Дом под звёздным небом», ставшей предисловием к наступлению девяностых, не подготовил, как он сам сказал, никаких творческих откровений, однако, невольно они всё-таки открывались. Одно за другим. А все начиналось с того, как школьником Сергей Соловьев забрёл погреться в один из кинотеатров и случайно попал под магическое воздействие картины «Летят журавли».

НЕВСКИЕ НОВОСТИ фиксируют самые интересные фрагменты вечера.

К слову, выделить что-то удалось с трудом – Сергея Александровича можно слушать часами, и все эти истории будут важными и вторящими сегодняшней действительности, пусть произошли они в уже отдаленное от нас время.

«Самые лучшие вещи – всегда без повода, вещи как бы случайные»

О детстве и Кеми

Родился я в городе Кемь – это самая оконечность России у Белого моря. Прямо из окошка дома, где я родился, смотришь, там сначала песочек серенький, потом такая фиговенькая-фиговенькая картошка, северная картошка. Она опять переходит в песочек, и песочек – в серенькую водичку. И эта водичка называется Белое море. И это оконечность России у Белого моря. И вот ровно по прямой Соловецкие острова. Внутри стоит храм деревянный, северный храм, поразительной русской северной архитектуры храм. И больше тут нет ничего. Город Кемь – он знаменит тем, что Екатерина, когда кого-то хотела сослать как можно дальше, писала резолюцию, сослать «к «этой самой» матери». Сокращенно получалось «кем». И у меня отдаленное чувство того, что это так и есть. Это невероятное место. Я оказался там по жутким, странным, тяжелым обстоятельствам. Моего деда посадили дважды. Первый раз отправили в Архангельск, второй раз, по указу Екатерины, – в Кемь. А бабушка моя оказалась мазохисткой, и сказала, что поедет с мужем туда, куда его повезут. В Кеми был первый ГУЛАГ. «Начальником» того куска земли у Белого моря был мой папа. Он был крупный работник Смерша. Он был питерский, а начальником всех чекистов был Андропов. Отец был у него один из заместителей.

О квартире 8 на Невском, 5

Я отлично помню, что такое послеблокадный Питер. Люди послеблокадного Питера. Отцовская мама, моя бабушка по отцу, ее звали Лукерия Николаевна, она жила на Невском, 5, квартира 8. В квартире этой, совершенно как у Володи Высоцкого, было 40 комнаток. Это коммуналка была. У бабушки была угловая комната. Было полное ощущение, что ее с утра до ночи «дизайнил» Алек Бойм [Александр Бойм – российский художник театра и кино, живописец, работал над картиной «Сталкер» режиссера Андрея Тарковского, – Прим.ред.], который создавал странные воспоминания когда-то здесь бывшей жизни. Вот бабушкина комната на Невском, 5, квартира 8, была, такое ощущение, что многократно отфактурена Алеком Боймом. Потому что они съели все обои. Они съели все, что можно было, вот эти остатки клея от обоев. В ней [квартире] не было ничего. Стоял стол, три стула, и жили там восемь человек. В одно окно посмотришь – Генеральный штаб, в другое окно посмотришь – Адмиралтейство. Эта квартира была потрясающей. Там был потрясающий сортир. Это было великое архитектурное художественное произведение. Четыре кариатиды, и это кариатидное пространство поделено фанерой на кабинки. И каждый заходил в кабинку, и на него смотрела сверху кариатида. Когда ты выходил оттуда, перед тобой был длинный коридор, и все это упиралось, в самом конце этого коридора, в кухню. Для меня был величайший кайф, когда я от бабушкиной комнаты до кухни ехал на трехколесном велосипеде. Это в основном было мое питерское детство.

«Что зрителю многомиллионному будет интересно? Да хрен его знает, что ему будет интересно. Поэтому, единственный способ искать интересы зрителя – это копаться в своих интересах»

О гении Гены Шпаликова

Гена Шпаликов? Он гений, да. Я когда содействовал тому, чтобы возле ВГИКА поставили памятники Тарковскому, Шукшину и Шпаликову, ходил по всяким инстанциям. Там говорили: «Тарковский, Шукшин – хорошо. Но кто такой Шпаликов?!». Объяснить им, кто такой Шпаликов, было никак невозможно. Люди, от которых зависела судьба памятника, его не ставили, потому что они хотели знать истинную ценность персонажа, которому он ставится. До того момента, пока я им не напевал: «А я иду, шагаю по Москве» [Геннадий Шпаликов — советский поэт, кинорежиссёр, киносценарист, автор сценария к картине Георгия Данелии «Я шагаю по Москве» и слов к одноименной песне, – Прим. ред.]. Гена – это машина, которая вырабатывает счастье. Он не писал сценарии, он вырабатывал счастье. Я дурею, когда вижу в хорошем здравии и в хорошей форме Марлена Мартыновича Хуциева. Хуциев с Геной сняли «Мне 20 лет». А Гены давно нет.

«Самые лучшие вещи – всегда без повода, вещи как бы случайные»

Мы снимаем картины, Марлен Мартынович снимает картины, Георгий Николаевич Данелия – это гениальный совершенно человек. Хуциев и Данелия, они во многом сформированы Шпаликовым. Они не просто по шпаликовским сценариям снимали лучшие свои картины. Все снимают картины, а Гена сочинил воздух, в котором эти картины снимаются. Воздух. Понимаете? Вот мы все, кто еще жив, кто еще может отнести себя к этому поколению, мы все дышим воздухом, который сочинил для нас Генка. Шутки все – Генкины, радость – Генкина, печаль – Генкина, несчастье – Генкино. Всё – Генино! Он, помимо того, что замечательный драматург, был прекрасным человеком и в этой своей прекрасности делал вещи невероятные. Это великая магическая дурь.

«Кино для киномана – это магия. Магия, с которой ты не имеешь сил бороться»

Вот так, мы сидели, не пьяные, трезвые, о чем-то разговаривали. И он между делом мне говорит: «Слушай, ты знаешь, что я сын Сталина? Я что, тебе не говорил? Я сын Сталина, но внебрачный. Я учился в суворовском училище (в киевском) и тут услышал, что идет особый набор куда-то, ну, и меня позвали. Оказывается, что нас отбирали по всем суворовским училищам, 18 человек, с тем, чтобы мы были усыновлены Сталиным как лучшие суворовцы. Меня усыновил Сталин» [Далее Шпаликов рассказывал Сергею Соловьеву, как их, «усыновленных», возили раз в месяц в Кремль, и там они со Сталиным ели гречку и рассуждали о ее свойствах, – Прим.ред.]. Через некоторое время он сам абсолютно верил себе. Это становилось настоящей жизнью для него, потому что, когда они со Сталиным гречку едят – это есть, что вспомнить, есть, о чем рассказать. С ним случались гениальные истории. <…> Он вот с этим сине-голубым миром у себя в голове, с этим сине-голубым сознанием, сыном Сталина представлять себя, он тут не мог найти трех рублей. Хрущев время от времени в шестидесятые годы устраивал «промывки мозгов» в Кремле. Кого он сурово так хвалил, а на кого-то нападал. Вот, он [Шпаликов] пришел, а Хрущев на него орет с трибуны: «Как ты такой позор мог написать?! Ты что улыбаешься? Вот иди сюда, скажи нам всем с трибуны, что ты улыбаешься?». Ну, Генка вышел, и говорит: «Ребят, ну что вы все такие серьезные? Ну, радуйтесь жизни, не ругайте вы друг друга. Ну, за меня порадуйтесь, у меня дочка родилась сегодня!». И овации в зале [Позже, за эту историю с дочкой, Хрущев дал Шпаликову роскошную по тем временам квартиру в Черемушках, – Прим. ред.]. В этом – сила, красота и гениальность шпаликовского существования. Очень хитрая вещь – эта магия.

«Самые лучшие вещи – всегда без повода, вещи как бы случайные»

О том, как Ричард Гир и Синди Кроуфорд в гости приходили

Я в очень близких, дружественных отношениях с Ричардом Гиром, хотя, я ни слова не знаю по-английски, а он – ни слова не знает по-русски. Но, тем не менее, мы очень обширно общаемся. Давно уже, лет десять-пятнадцать. И вот, однажды меня попросили сделать постановку. Я ее считаю, если не самой лучшей, то одной из самых лучших. Коля Губенко [Николай Губенко – советский актёр театра и кино, кинорежиссёр, сценарист, государственный и политический деятель, последний министр культуры СССР, – Прим.ред.] когда пришел министром культуры, он мне позвонил и говорит: «Ну, слушай, столетие Пастернака. Ну сделай в Большом театре что-нибудь человеческое». И в общем, я уговорился. Я позвонил Ричарду Гиру и говорю: «Ричард, гонорар никакой, ни копейки, ничего. Столетие Пастернака. Выучи какой-нибудь стишок и прилетай. Со сцены Большого театра его расскажешь по-английски, тебя переведут и все будет «тип-топ и сбоку бантик» [Самолет, на котором Ричард Гир и его спутница Синди Кроуфорд летели в Россию, задержался, однако, выступить на вечере актер успел и прочитал пастернаковского «Гамлета» – Прим. Ред.].

«Самые лучшие вещи – всегда без повода, вещи как бы случайные»

«Хуциев и Данелия, они во многом сформированы Шпаликовым»

О том, как с Синди Кроуфорд в гастрономе «затаривались»

Говорю ей: «Синди, пойдем, я научу тебя отовариваться в наших магазинах». И она со мной пошла. Рядом был супермаркет, хотя, тогда не было таких названий, «супергастроном», в котором не было ничего. И еще такой свет горел, как будто только что трупы вывезли из морга. И больше ничего нет – вообще! Я ее привел, говорю: «Видишь ту дверь? Встанешь туда и смотри на эту дверь. Как только она начнет открываться, ты беги. Там вывезут что-то, не знаю, что. Но ты ничего не выбирай, всё, что видишь – всё перекидывай в тележку. Не спрашивай ничего. Потом уже с этой тележкой спокойно идешь к кассе, выбираешь всё, что тебе надо, а всё, что не надо – выкидываешь». Она совершенно обалдела.

«Я очень часто говорю, что я вообще из Питера, хотя я не совсем из Питера. Хотя, если всерьез, то я, конечно, из Питера»

О том, как было, «несмотря на»

Странная такая вещь: вот я вам рассказываю, в общем, про тоталитарную школу в тоталитарной стране, о тоталитарном обществе. Я не могу вспомнить ни одной какой-то фигни и сказать: «Вот видите, как нас мучили! Какой «освенцим» мы прошли в этом проклятом сталинском Ленинграде!». Точно также Синди – не может она вспомнить ничего [такого]. Странная мы какая-то страна. Странная страна.

Записала Анастасия Борисенко

Подписывайтесь на наш Telegram-канал.

Введите данные:

Forgot your details?