В конце октября солдат-срочник Рамиль Шамсутдинов, который был призван из Тюмени в начале июля, будучи в карауле, расстрелял офицеров, контрактников и срочников, которые были с ним в наряде. Служивший в ВДВ и выполнявший долг в Чечне депутат Александр Шерин побывал на месте трагедии, чтобы, как человек, отдавший армии немало лет, попробовать разобраться в причинах случившегося.
– Я встречался с командованием и с личным составом. Прошел по маршруту следования Шамсутдинова. Пообщался с бойцами. В трехэтажной казарме на каждом этаже располагается по роте, кровати одноярусные, видеокамеры в коридорах.
– Наблюдение круглосуточное?
– Постоянно камеры работают. Еще душевые кабины, стиральные машины. В частях под Москвой или Рязанью условия вряд ли лучше. У одного из погибших офицеров остались жена и трехлетняя дочь, у второго офицера жена беременная. У одного из контрактников тоже осталась жена и дочь.
– Среди убитых есть его одногодки?
– Да, его призыва, в том числе один прибыл с ним из Тюмени.
– От кого-то из бойцов роты вы слышали, чтобы у них возникали проблемы, неуставные отношения с расстрелянным комроты Пьянковым?
– Ни от кого. Ответственности с командиров не снимаю. Но дисбата я там не видел. Я командовал взводом, в том числе, в военное время, и могу оценить, как солдат себя ведет в разных ситуациях, на что он реагирует. Я солдатам закидывал вопросы о том, обижает ли их кто-то, оскорбляет. Объяснил, что если что-то такое есть, я как заместитель председателя комитета по обороне могу добиться их перевода из этой части в другую. Я говорил с бойцами его роты. Но и во вторую роту поднялся, и в третью.
– Но вы общались с солдатами и сержантами в присутствии офицеров?
– Когда зашел в уборную комнату, туда зашел дневальный со шваброй. Я ему: «Пока никого нет, боец, расскажи, что у вас тут происходит?». Тот мне: «Службу несешь — тебя никто не ругает. Если тупишь, то будут заставлять выполнять задачу». Потом еще спросил у солдат, отбирают ли у них телефоны. Телефоны у них на руках есть — но только кнопочные. Позвонить они могут. Письма приходят? Да.
– С офицерами говорили тоже?
– Конечно. Они знали, что Шамсутдинов жил без мамы с шести лет. Возможно, была детская психологическая травма, когда мальчик рос без одного из родителей. Состоял на учете в диспансере. Но посещал военно-патриотический клуб, хорошо стрелял. Отец, имевший отношение к органам, хотел и сына определить — но без прохождения срочной службы сложно было бы ему.
– Вы сказали, Шамсутдинов хорошо стрелял?
– Процент попадания во время преступления — 42 процента, со слов офицеров. Он высадил 85 патронов, три рожка, когда убивал. А это же экстренная ситуация, человек не в статические мишени бьет. И надо же было пустой рожок отсоединить, другой присоединить, передернуть затвор. Это и в спокойной ситуации на полигоне не всегда быстро получается. А тут кровь, люди кричат, хрипят. Как-то так… хладнокровно он обошелся. Причем трое же попутались убежать из караульного городка — он их догнал. И расстрелял.
– И что, в этой части 54160 ни один человек вам не сказал, не намекнул об издевательствах, дедовщине?
– Я не могу гарантировать что люди в этой части были со мной стопроцентно искренними. Но ни разу никто ничего не подтверждал. И я же не про Шамстудинова именно говорил — чтобы не было вмешательство в дела следствия. Я у бойцов спрашивал о том, как у них служба идет. Ни один не сказал чего то такого… Нет, никто в комплиментах к службе не расплывался — служба не сахар. Но я вопросы четко ставил и получал четкие ответы.
– Нельзя исключать, что к вашему визиту с бойцами офицеры провели «подготовительную работу»?
– О том, что мы будем в этой части, там узнали за сутки. За это время ни казарму в порядок не приведешь (да еще с установкой душевых и стиралок), если там был полный бардак, ни мозги не промоешь.
– С друзьями погибшего командира роты говорили?
– Общался. В душу не лез. В глазах очень сильное сожаление. Видно, у людей горе. Атмосфера гнетущая. От караульного городка метров десять до стены казармы. Из караульного городка ты можешь отчетливо видеть, если кто-то из казармы смотрит на тебя.
– Кровь там не смыли?
– Сгустки крови, силуэты погибших, обведенные мелом. Я встал к столу, где стоял Шамсутдинов. Представил, как это было. Почему он начал с офицеров — не по принципу, кто был ему больше ненавистен, а у кого осталось оружие. Дождался, когда разрядят магазины. Имитировал, что тоже разряжает. Все вынули магазины, положили их в металлический ящик для боеприпасов. Подходит очередь к нему. Оружие осталось только у офицеров — ПМ в кобуре. И он первым валит офицера, который рядом, потом контрактника. Ребята, которые оказались в клетке — они ведь уже без боеприпасов, пытались убежать — он их добивает. Они в бронежилетах и в касках – потому стрелял в голову.
– Сам сбежать пытался?
– Побежал к КПП. Выстрелы все услышали, действия по тревоге — выключают свет, ложатся на пол, группа быстрого реагирования выходит. На КПП забаррикадировались, закрыли двери, ворота. Он подбежал к КПП, все закрыто, бежит обратно, стреляет в окно, где дежурный по части. Потом бежит в столовую — через плац, в 100 метрах от казармы. Оттуда вышел гражданский работник.
– Скрыться он не мог?
– Если бы часть была как проходной двор — смог бы. А раз не получилось… Предупредительный выстрел в его сторону — он лег лицом на землю.
– Какой вывод вы сделали для себя?
– Я видел, как курсант-десантник на посту выстрелил себе в лоб — а ведь его отбирала комиссия, он поступал при очень большом собственном желании в училище и при конкурсе в 20 человек на место. Но вот ему девушка написала – и он покончил с собой. А тут молодой человек, который жил в большом городе, его забрали из семьи, перебросили за 4 тысячи километров, в лес. Никаких развлечений, надо все делать самому. Нагрузки и психологические, и физические. В комплексе с возможными неприязненными отношениями. Может, не хотел выполнять каких то требований командиров. И, может, давняя детская травма обострилась на таких вот дрожжах. Так психологические срывы и случаются… Накопилось что-то за 100 дней.