Владимира Спивакова я поймала за рукав. Он убегал от телекамер, успев дать уже с пяток интервью. Интервью были не о музыке — иначе бы маэстро сбежал раньше.
В Москве в музее русского импрессионизма открылась его выставка. Называется "Увлечения. Личная коллекция Владимира Спивакова". Да, в свободное время прославленный скрипач и дирижер вот уже 30 лет потихоньку собирал произведения искусства. Что-то ему дарили. Что-то — повезло так повезло! — находил на блошиных рынках. Что-то покупал.
В свое время Спиваков вообще не знал, что ему выбрать: музыку или живопись. Сбегал со школы в Третьяковскую галерею (представляю, как смеялись над этой его "отмазкой" одноклассники), по шесть часов мог писать этюды ("музыкой я столько не занимался! — признается позже). Пока педагог по классу скрипки Юрий Янкелевич не застукал его за этим предосудительным занятием. Увидев ученика, собравшегося на этюды, Янкелевич поставил ультиматум: живопись или музыка!
К нашему счастью Спиваков выбрал музыку. Но и живопись совсем не бросил. Стал собирать свою коллекцию.
Часть из этих работ он передал Дому музыки — чтобы радовать артистов и зрителей. А создатель частного Музея русского импрессионизма Борис Минц там их и увидел. Пришел в восторг. Предложил Спивакову их выставить.
И вот теперь более 90 картин заняли два этажа музея.
Русская живопись и графика XIX-XX веков; современное русское искусство: весь этот нонконформизм, московский концептуализм, неоакадемизм и кинетизм; уникальное для России собрание народной подстекольной живописи Западной Европы ( "вот не думал, что когда-нибудь смогу ее показать — настолько необычна она для России!" — признался Спиваков). Графика Александра Бенуа, Константина Коровина, Бориса Шаляпина — сына Федора Шаляпина ( и какие портреты отца нарисовал Борис! А какой дивный кобальтовый цвет на его живописных полотнах!)…
Как бы хороши ни были работы, в качестве коллекционера известный всему миру музыкант выступал стеснительным дебютантом.
Борис Минц на открытии так и сказал:
— Такие коллекции открывают нам лицо человека, новые его грани, о которых никто не знал".
А выставлять напоказ свои новые грани, такую интимную вещь, как собрание живописи, которая нравится лично тебе — дело, так сказать, волнительное.
Спиваков не показывал виду, шутил, независимо разгуливал среди снобской публики, прихлебывающей вино из бокалов. Но волновался.
И зря. Тонкий вкус, глубокое чувство прекрасного и смелое принятие необычного придало этой коллекции особый блеск и артистизм.
Но нам, зрителям, всегда интересно: а как работы попали в коллекцию?
Кое-что рассказали экскурсоводы: например, что вдова художника Артура Фонвизина разглядела в совсем юном Спивакове талант и подарила ему «Циркачек»
Сам Спиваков вспоминал для обступивших его телевизионщиков, как еще в советские годы с каждого зарубежного выступления он мог взять себе из гонорара 56 долларов 12 центов. Но цены на картины русских авторов были такие, что за несколько концертов можно было купить гуашь Натальи Гончаровой. Или эскиз костюма Коломбины Судейкина. А вот на Пьеро денег уже не хватило…
Тут маэстро мягко улыбнулся и на манер чеширского кота стал тихонько исчезать.
"Уйдет!" — подумала я. И схватила его за рукав. — Скажите! — затараторила я. — У каждого коллекционера есть истории чудесных обретений. У вас должны быть такие истории!
— Да, есть! — Спиваков затормозил, обернулся, и на время исчезать передумал. В его глазах мелькнул романтический свет…
— Вот, например! Я как-то играл во Франции в театре Шанз -Элизе. А там рядом, буквально соседняя дверь — отделение аукционного дома Друо. Я заглянул туда и увидел три вещи замечательного армянского художника Карзу, который жил во Франции. Две ранние вещи, а одна — поздняя, такая, по которой сразу ясно, что это — Карзу, его стиль. Как сказала Коко Шанель — мода проходит, а стиль остается. И я дома говорю Сати: знаешь, будет аукцион, цены небольшие, давай сходим!
Пришли. Начались торги. Первый ранний этюд Карзу. А впереди сидел пожилой человек.который все время поднимал этот свой знак. Причем делал все очень быстро. Я так хорошо французский язык не знаю, поэтому говорю Сати: "Следи, потому что я ничего не понимаю! "
А что — следи… У меня всего чуть больше 3000 франков — тогда еще франки были. И первая вещь быстро ушла. Потом вторая….Я понял, что ничего не получится. А когда пошла третья вещь, началось с маленьких сумм: 500, тысяча, полторы. И наконец: 3000 раз, три тысячи два, три тысячи три!
И — тут у Спивакова сверкнули глаза — ушло нам!!!
Очевидно, я недостаточно громко ахнула, потому что чуткий маэстро тут же добавил:
— Но это не самая интересная история! Мы были в гостях у Параджанова. Он пригласил нас в дом. И на прощанье сказал: я вас так полюбил, хочу что-нибудь подарить на память! Вынес антикварную старинную сахарницу. А потом достал кусок белого рафинада, послюнявил, положил на дно и говорит: чтоб у вас была сладкая жизнь долго-долго!
На этих словах Спиваков опять по-чеширски улыбнулся и все же растворился в толпе.
А работы на стенах остались. И можно было долго ходить вдоль стен, натыкаясь на разных знаменитостей: то на Орбакайте, то на Добровинского, то на… Нет, не стоит отвлекаться! И разглядывать такую живую «Испанскую танцовщицу» Сергея Виноградова, яркие эскизы костюмов, сделанные Челищевым — впервые Спиваков увидел их в «Русской чайной" на Манхэттене, куда зашел после памятного концерта в Карнеги холле 7 ноября 1977 года — того самого, где в него метнули взрывающуюся банку с краской. Пытаясь отдышаться, маэстро их разглядывал. А спустя несколько лет увидел те же работы в галерее Анатолия Беккермана. И тот их ему подарил — на память…
А летящие во все стороны, невесомые пластиковые лепестки кинетического артобъекта Александра Григорьева Взаимопроникновение! А работы Немухина, Зверева…
Словом, здесь есть что посмотреть.
— А сами вы, случайно, не пишете картины? — поинтересовался кто-то проницательный.
— Пишу. — скромно сказал Спиваков. -Но не выставляю. Только дарю друзьям. Вот, у одного из них хотели купить мою работу за 5000 долларов. А ее не продали!
И была в его словах такая детская гордость, которой и в помине не слышится в рассказах о музыкальных свершениях.
…Хорошее это дело — частные выставки. Действительно — открывают человека по-новому. И какое это прекрасное открытие!